Не имея на то никаких полномочий, он делал предложения от чужого лица и соглашался на предложения, адресованные не ему. После чего лез на другую сторону баррикад, чтобы красноречиво и пылко выдать предложенную контрагентом уступку за своё ценное предложение, а свои предложения - за уступки контрагента. Он изворачивался и интриговал, и лишь потому добивался успеха.

В конце концов, он был всего лишь переводчиком. Ведь у каждого человека - свой собственный язык, и он склонен говорить на нём, отнюдь не считаясь со способностью других его понять. Одинокое детство посредника вырастило в нём обостренный интерес к людям и чуткую способность заглядывать к ним в души: когда у тебя нет друзей и мало приятелей, поневоле учишься понимать всех остальных и говорить на доступном им языке.

В итоге ты просто обречен всю жизнь проводить и переводить между женщинами и мужчинами, чиновниками и коммерсантами, поэтами и юристами, меланхоликами и холериками, эпилептиками и неврастениками. И еще всегда врать в глаза человеку, что тот, другой, его любит и уважает. Иногда на этой страшной лжи тебя ловят и пребольно бьют, однако приходится браться за старое, и снова лгать, еще и выдавая свои идеи и слова за пересказ чужих, то есть рисуя их куда более умными и благородными, чем они есть на самом деле.

И ложь эта не тактическая, а глобальная, потому как правда этого мира грустна, и состоит она в тотальной и взаимной неприязни. Галактики разлетаются не от ощущения простора, а чтобы оказаться подальше друг от друга. Так и люди со своей страстью посылать и вертеть друг друга, доказывая этим свою самостоятельность и силу, получая высшее, самое сладостное наслаждение от возглашения своих амбиций и ехидного неприятия амбиций другого.

Поэтому любая связь, любой союз держатся на лжи. К счастью, всё не заканчивается войной, поскольку прозревшие стороны дружно обрушивают свой гнев на посредника. Это же он их втянул, втравил, привел к ним таких уродов. Он выстроил новый мир, который им яростно не нравится, ибо за недостатки прежнего мира они могли бы винить лишь самих себя, и оттого всякому реформатору припоминают не только его ошибки, но и все беды мира от момента его сотворения.

Но, всеми гонимый и презираемый, он снова и снова берется за сотворение своего мира - жадно берет обломки и выкладывает из них какую-то мозаику. Всякий новый человек для него - прежде всего, такой кусочек, и видя хорошую девушку, он задумывается, с кем бы её познакомить и куда бы пристроить, а собственный сердечный разрыв его уязвляет прежде всего как профессионала - ну, как же это, не смог он договориться и разрулить конфликт.

И за всем этим рисуется удивительный парадокс: сближая людей, сам он не может сблизиться ни с кем.

Точнее, наоборот: он сближает людей, потому что сам не может договориться.