Об ограниченности

 

Прогулка в жаркий выходной по коллективному саду дает очень много для понимания текущего момента, души современности. Нарезанная на маленькие клочки земля. Согнутые в апофеозе радостного труда фигуры людей, не поднимающие взгляд. Если ваши руки не заняты каким-нибудь там ведром, то мозг начинает искать слово, и быстро его находит:

Ограниченность.

На протяжении всей человеческой истории человека он изнывал от навязанной ему несвободы, внешних барьеров. Но вдруг путы стали невидимы, стали частью наших тел и душ, и потому нас теперь пугает скорее простор. Любая преграда - это желанный повод усесться и уже никуда не ходить. Впрочем, осознание бесконечности лежащего впереди нас простора приводит к тому же выводу: раз бесконечность - значит, до конца дойти невозможно, раз не дойти - то и ходить никуда не надо.

Дорога сама по себе стала синонимом несчастья. Еще каких-то сто лет назад люди отправлялись в путь в поисках Истины и Счастья. Путешественников жадно расспрашивали, а едущим мимо курьерским поездам завидовали - ведь они едут в Дальние Страны!

Но сегодня путнику нужны не причины, а оправдания - и это несмотря на то, что сам по себе процесс перемещения стал гораздо менее обременительным. Раньше символом дороги были радостные встречи, теперь - тягостные расставания. Эмигрантов уже нет, а есть беженцы, которые не стремятся к хорошему, а бегут от плохого - разница вполне существенная. Сто лет назад Америка принимала всех, сегодня для въезда нужно доказать, что там, откуда ты приперся, тебе грозит смертная казнь. Для отъезда нужны существенные причины; поскольку он вызывает удивление и сочувствие окружающих. Совсем как в гостях: "Как, уже уходите?! Ой, мы сейчас еще колбасы нарежем! Сразу бы сказали, а то чуть что, сразу уходить..."

Именно это позволяет ограниченность и инертность назвать символами современности. Они не просто свойственны большинству из нас, но еще и определяют наш взгляд на окружающих, стали стержнем философии и морали. Даже если вы сами идёте, другой идущий вам кажется глуп и непонятен, в лучшем случае он вам товарищ по несчастью. Тогда как сидящий у дороги воспринимается не как инвалид, а как человек всем довольный, которому можно и нужно завидовать, неподвижность которого становится примером для подражания, мечтой. В моде стабильность - во всех её смыслах. А за довольством дело не станет - его можно, при известной гибкости, найти под любым деревом. Куда еще ходить? И так рискуем. Потому что нельзя быть красивыми такими.

(Это в шпионских романах при виде чемоданчика с долларами глаза вспыхивают, и человек готов сделать что угодно. Сегодня вам ни за какие деньги даже не вымоют окна и не передвинут шкаф - неохота. Проституцию и предательство убила лень)

Особенно всё это заметно, если прибавить к рассмотрению помимо скорости еще и направление. Сидящий жалеет идущего, но идущие в разные стороны уже презирают друг друга. Повороты невозможны и неприемлемы (что, по канонам классической физики, также является признаком инертности). Можно найти бойкого, энергичного работягу. Он живо интересуется всем вокруг... что касается его работы. Всё остальное - вне его понимания и внимания, а значит подвергается осуждению. Увлеченные музыкой или нашедшие себя в семье вызывают у него лишь презрительное фырканье. В свою очередь те, для кого горизонт сошелся до семейного круга, с жалостью пеняют на неразумность "трудоголикам", и бешено клеймят любителей пестроты в личной жизни. Увязшие в пестроте тем временем изощряются в презрительном остроумии по поводу погрязших в тепле и погрязших в работе; а приверженцы изящных наслаждений и апологеты простых радостей насмехаются друг над другом.

Мы все смотрим в разные стороны, находим в жизни какие-то свои прелести; но нам кажется абсурдной сама идея повернуть голову и оценить радости другого. Чужая жизнь каждому из нас кажется тусклой и глупой.

Можно точно сказать, что уходит из такого мира - любовь. Поскольку она всегда начинается с восхищенного удивления, а мы всё вокруг или воспринимаем как должное, или осуждаем. Современного человека невозможно ни удивить, ни поразить, ни заинтересовать. Самые удивительные факты, самые блестящие мысли оставят его взор равнодушным, в крайнем случае вызовут раздражение. Неизведанные ощущения, новые идеи, неожиданные предложения и контакты - всё отбрасывается в сторону, как угроза равновесию и помеха стабильности.

Добродетель восторжествовала (совершенно внезапно). Сегодня библейская Ева не стала бы есть пресловутое яблоко - это ей было бы попросту неинтересно! И родители ныне отпускают на танцы свою дочь в возрасте Джульетты безо всякого опасения, что та увлечется кем-то и наделает глупостей, ибо её глаза маринованной селедки убедительнее любых клятв говорят, что нет - не увлечется и не наделает. Это подразумевало бы активность, столь ей несвойственную. Любого, кто подойдёт к ней, ждет не отповедь, но зевок. А зевающую деву даже насиловать неинтересно - опять же, не следует забывать, что сегодня насильники и совратители столь же вялы и малодеятельны.

Хохотушки-трактирщицы, веселые портовые шлюшки и озорные институтки ушли без возврата туда же, куда делись пылкие соблазнители, летучие гусары и велеречивые поэты. Порок стал еще более уныл и скучен, чем добронравие, ибо из веселого символа свободы, её глотка он превратился всего лишь в еще один сорт ограниченности, существуя в этом качестве на равных с добродетелью. И лица персонажей порнофильмов столь же сосредоточенно-скучны, как лица выходящих с покупками из универсама.

Что же разделяет сегодня благость от порока? Стержнем морали стал Принцип экономии, прямо-таки позаимствованный из техники. (Не случайно ведь конец духовных поисков 60-х совпал с топливным кризисом.) Праведная жизнь тратит гораздо меньше бензина на километр пути, нежели порочная. Раньше основой добронравия считалось послушание и уважение к традициям, теперь - безразличие и лень. Ходить в универсам куда спокойнее, и это удерживает нас от соблазнов и искушений надежнее любых заповедей. Беготня с цветами, череда соблазнений безумно выматывает. Суета всяческих экстазов неприятно поражает, все эти измены, адюльтеры и побеги сопряжены с невероятными хлопотами. Поэтому недвижно сидящая перед телевизором домохозяйка добродетельна, а её муж, бегущий под дождём к любовнице - порочен. Всякое движение и разнообразие порочны и осуждаемы именно в силу этого принципа экономии.

Но что за путы стягивают нас, не давая идти и смотреть по сторонам, удивляясь великолепию жизни? Ответ напрашивается сам собой - усталость. Ну, кто еще, как не смертельно усталый человек, может сесть на камень под любым деревом и сказать, что ему хорошо и здесь, и дальше он не пойдёт? Кто еще не в состоянии обрадоваться шутке, увидеть звезды над головой и сойти с дороги в сторону, чтобы поглядеть на уток в пруду? Кто не сможет улыбнуться встречному и посчитает саму мысль об такой улыбке глупой?

Вопрос в другом - когда мы все успели так устать? Неужели наша жизнь столь тяжела и невыносима?

Вероятнее другое. Мы несем в себе врожденную, просто-таки генетическую усталость. Наши колени подгибаются от того, что само человечество устало идти за многие века своего пути. Все человеческие открытия и ошибки совершены, делать больше нечего, новые поколения не в силах ничего прибавить к опыту прошлых. История подошла к концу. Тогда нашей невесть откуда взявшейся усталости удивляться не приходится. Мы подобны клетке человеческого тела, возникшей за пять минут до смерти всего тела.

Остановка человечества, столь желанная ему, означает неуместность наших жизней. Вместо того, чтобы устало жить (ибо жить устало - это абсурд), мы не должны были бы рождаться вовсе. Нам остается лишь в тоске и скуке дожидаться конца своей жизни, запущенной кем-то опять-таки исключительно по инерции.

А тут некоторые еще толкуют о желании прожить множество жизней. В высшей степени глупо и неуместно.

 

Обратно в алфавитное оглавление

 

Обратно в хронологическое оглавление

 

Следующая по теме "Разгильдяйство"

Следующая по теме "Живешь только дважды"

Hosted by uCoz