ОБ ОТЪЕЗДАХ
Лето повышает заболеваемость. Под стрекот кузнечиков и пение
нахтигалей цветущие труженики превращаются в ноющих инвалидов. Я долго так не протяну, говорим мы друг другу с оттенком печального мужества. Эта работа скоро доконает меня. Все бы хорошо, если бы не печень. Не так, как обычно, напоминают о себе почки, странно похрипывают легкие, покалывает сердце, и ноют суставы. Не в диковинку уже, когда раннему посетителю говорят: извините, у меня с утра истероидное состояние, не дают покоя мысли о близком конце.Концовка таких разговоров стереотипна - "я должен уехать". В обычное время болезнь приводит к нетранспортабельности, летом заболевания делают человека легким на подъем, как горный баран. В путь, в путь! куда угодно! В Москву или Барселону, в Анталью или на Иссык-Куль, к тете в Калугу или к друзьям на
остров Ян-Майен. И тут начинается второй акт трагедии.На сколько уезжаешь? - завистливо спрашивают друзья - На месяц? Нет-нет, какой месяц - удрученно ответствует убывающий. Я не могу себе этого позволить. Дела, знаете ли. С трудом вырываюсь недели на две. И то боюсь, как бы раньше не вызвали обратно...
Сквозь печаль угадывается плохо скрытая гордость. В наше время бескрайних вынужденных отпусков, "четырехдневок" и сокращенного дня короткий отпуск - едва ли не такой же атрибут принадлежности к высшему сословию, как ежедневник в кожаном переплете и малиновые лыжи. Над нами маячит тень американского миллиардера
Билла Гэйтса-младшего, отдыхавшего за десять лет всего два раза.И вот, решив все-таки отдохнуть, мы мечемся последние дни, пытаясь переделать как можно больше дел. Остальное мы пытаемся передать заместителям, составляя какие-то списки и длинные инструкции, но постоянно спотыкаемся - нет, нет, а вот ЭТО никак не передать. Это я сам сделаю, когда вернусь. В конце концов, сейчас затишье. Позвонит Иван Иваныч, скажите, что я буду через десять дней и сам ему перезвоню. Если Николаева начнет рожать - сразу мне телеграмму, я прилечу первым же рейсом.
Мы поднимаемся по трапу, оглядываем остающихся и испытываем одну глухую боль. Точно также Петр i умирая, смотрел в глаза сподвижников и понимал, что Стокгольма тем не взять. Мучительная гримаса перекосила его лицо, и он откинулся.
Но не страх за свое дело живет в нас. И даже не гордыня (посмотрите, как без меня все плохо!). Все как раз наоборот. Ужасно думать, что без нас в окружавшей нас жизни от нашего убытия почти ничего не изменится - по крайней мере, в худшую сторону. Необходимые дела будут сделаны, с Иван Иванычем нормально поговорят, и даже Николаева родит, быть может, без блеска - но вполне сносно. Катастрофа не произойдет. Каждый день нашего отсутствия все более отчетливо ставит вопрос: "А зачем этот... как его... ну, который сейчас в отпуске... нам вообще нужен? Мы ведь и без него прекрасно обходимся!"
И если какие-то дела без нас делаются плохо, то исключительно в том смысле, что они делаются плохо для нас, без учета наших интересов. Мы-то хотели содрать с Иваныча комиссионные, и чтоб Николаева не просто так родила, а родила от нас. Но отсутствующие всегда не правы. Вспоминается довольно
грустная комедия про то, как некий мужик улетал в отпуск. Он отстал от своего авиарейса и добрался другим бортом, а его первый рейс попал в катастрофу. И ему домой сообщили, что он погиб. А он, заметьте-ка, спокойно загорает. И вот наш загорелый дурак возвращается домой, а - должность его занята, в самодеятельном оркестре играют без него, жена с другим и даже жить негде. И все вокруг довольны.Усталому воображению рисуются картины, одна ужасней другой. Вот мы берем чемодан, прощаемся и выходим. Оставшиеся еще какое-то время сохраняют на лицах грустные выражения, бросая друг на друга лукавые взгляды - и вдруг разом вскакивают и начинают вопить от радости. Или, наоборот, возвращаешься из поездки, а тебя никто не узнает. На тех местах, которые ты считаешь своими, везде какие-то незнакомые люди, и те, кого ты считаешь своими друзьями, коллегами, родственниками, тебя не узнают. Они говорят, что такого человека попросту никогда не существовало...
Любой наш отъезд, любое отсутствие - это прямое и ясное доказательство нашей полной ненужности. Человечество выдумало множество ухищрений, чтобы это чувствовалось не столь остро. Отпускника нельзя уволить, отсутствующего нельзя судить, брак расторгается только после нескольких лет безвестного отсутствия. Но прекрасно известно, что фактически все гораздо жестче. Природа не терпит пустоты. И даже двухдневное отсутствие может стоить очень дорого - самому уехавшему, естественно.
И мы гуляем приморскими тропинками, а мысли наши дома. "Как-то они там без меня?" ("Неужели этим сволочам хорошо? Какие пакости они готовят?") Приступ рыданья сотрясает грудь, слезы не дают прицелиться, и утка остается не сбитой. Кое-как дотерпев намеченные недели, мы рванем домой.
Нас ожидают там восторженные встречи, неприятные открытия и подлинная оргия упоенного тщеславия - объяснять всем, какой ерунды они наваляли за время нашего отпуска.
Следующая по теме "Цена успеха"