О чужих городах
Непременная черта интеллигентного и преуспевающего екатеринбуржца - легкое презрение к столице. О поездках туда надобно говорить с оттенком стона, всячески ее попрекая мусором и суетой; а попав туда - лежать на кровати в гостиничном номере или на квартире и тоскливо смотреть телевизор.
Мне явно не достает то ли культуры, то ли "элитности", но я люблю Москву проникновенной и несколько истеричной любовью. Сказались детские годы, когда оттуда привозились апельсины, а также последующее отроческое знакомство с еще дореформенной столицей. Время шло, она менялась, и всякий раз я знакомился с ней заново, знакомился с радостью, не уставая удивляться ее новым выдумкам.
Московская жизнь - это пять ложек кофе на стакан воды: только самые высокие скорости, только самые яркие цвета. Здесь не знают покоя, и не знают, почему не знают покоя. Полутонам не место на здешних улицах. Шаги размашисты, речь быстра, вместо улыбок - смех, а место огорчений занимает циничная ирония. Иногда кажется, что москвичи заняты только тем, чтобы выдумать какую-нибудь "мульку", дабы поддержать свое реноме и потрясти провинциалов. Сначала они возводили чудовищные башни, потом придумали прорезь Калининского, заполнили его сотней киосков с женским бельем, чтобы впоследствии снести их махом и углубиться в строительство умопомрачительных салонов,
глубокомысленное взрытие Манежной площади и помпезное восстановление храмов.Конечно, свежие идеи рождаются и на периферии. Но у нас они появляются скорее от скуки и желания отделиться от окружающей унылости, то есть все наоборот. Перенос явлений столичной жизни на местную почву просто невозможен, и дело не в провинциализме как свойстве отдельных личностей. Срабатывает закон масштаба. Можно сделать точную уменьшенную копию самолета - но летать она не будет никогда.
Но Москва для меня - не столько средоточие интересной и бурной жизни. Она, скорее, город-заповедник, в который я удаляюсь несколько раз в году по объективным причинам (выставки, семинары и т. п.), но в немаловажной степени - для того, чтобы просто побродить по этим улицам, наслаждаясь гомоном, собственной свободой и ненужностью местным жителям. Здесь меня никто не знает, и потому я могу быть таким, как есть. Если меня окликнут по имени, я не отреагирую. Я улыбаюсь встречным прохожим и с радостью вступаю в короткие разговоры. От более обстоятельного общения всегда удается уклониться.
Воспоминания о прошедших поездках и перспектива будущих служит мне некоторой отрадой в моем обычном существовании. Точно также для внутреннего равновесия мне нужны города, куда я, быть может, когда-нибудь попаду (Париж, Лондон, Мадрид...) и прекрасные города, "где я не буду никогда" (Буэнос-Айрес, Кейптаун, Мельбурн). Согласитесь, жизнь ничтожна без увлекательных странствий и "тридевятых царств"...
С этой точки зрения, Москва - это не реальные улицы и живые люди, а фактор моего внутреннего существования. И чем дальше, тем гуще этот город заполнен для меня воспоминаниями - занятными, яркими или сентиментальными.
Острые моменты в багажном отделении Казанского вокзала. Улица Качалова, где меня прихватил безумный летний ливень, от которого я просил политического убежища в нигерийском посольстве. 1993, прекрасное теплое апрельское воскресенье всенародного референдума. Прелесть первооткрывательства и сочинения себя с белого листа все больше сменяется постоянными встречами с самим собой. И когда я обнаруживаю какое-то свое памятное место или любимый магазинчик измененными, меня посещает внезапная грусть...
Но Москва, я повторяю, безумна, она считает необходимым постоянно меняться и выдумывать для себя все новые темы. Все впереди, трещат бульдозеры на улицах. "По-любому", добавляют прохожие.
Я бросаю последний взгляд на Пушкинскую площадь, взваливаю на плечо неимоверно тяжелую сумку и окунаюсь в подземелье, чтобы вынырнуть уже среди вполне универсальных многоэтажек окраины. Далее плавно покачивается автобус, и Каширское шоссе незаметно переходит в Старо-сибирский тракт.
Я снова дома.
И это снова я.