Несколько лет назад довелось мне быть в Белоруссии. Там я познакомился с девушкой, и мы полюбили друг друга. И любили - под завистливыми взглядами зубров - две недели, вплоть до моего отъезда.

В общем, было нам хорошо, но в назначенный загодя срок я уехал к себе на Урал. А она осталась. Вопрос глобальных переездов с последующим совместным проживанием не обсуждался - мы чувствовали, что это было бы всё равно, что писать продолжение к японскому трехстишию: многие вещи прекрасны, лишь когда длятся две недели.

Но через некоторое время от неё приходит письмо. Она выходит замуж. Жить молодые, понятно, будут в Штатах. И уезжать ей, между тем, уже скоро. Короче говоря, она хотела, чтобы я приехал в Минск. Попрощаться.

Моя жизнь тогда была счастливым совмещением духовной свободы и материальной независимости: говоря проще, я мог уехать на несколько дней, и было на что купить билет.

Жениху я был представлен, как двоюродный брат. Причем "анэскейпыбыл", что вроде бы значит "невыездной". Мы держали друг друга за руки, смотрели безотрывно в глаза и вспоминали разные случаи, на ходу переделывая их в случаи из детства.

Жалел меня жених страшно. Видеть, как мы с сестрой смотрим друг на друга, он не мог, и предпочитал оставлять нас наедине. Поэтому попрощаться мы успели. Даже несколько раз.

И вот последний день, торжественно-беломраморный минский вокзал. Жених деликатно остался в машине, а мы прощаемся уже окончательно на платформе у поезда "Минск-Симферополь". Достаточно спокойно. Мне, во всяком случае, так казалось.

Потом я бросил сумку в купе и пошел курить в нерабочий тамбур. И туда же выходит какой-то мужик.

- Слушай, братан, - задушевно говорит он, - мы всё видели. Мы рыдали всем купе. Мы с тобой. У нас есть ящик "Стародорожки" (такой белорусский самогон) - приходи, посидим.

Ладно, отвечаю, приду завтра с утра. Он уходит, и тут же выходит дама: мы всё видели, рыдали всем купе... это просто-таки "Мост над Ватерлоо"... у мужа яш-чик... приходытэ, посидим...

Сцена повторилась еще не единожды, и, после того, как я покурил несколько минут, моё время было расписано до самого Симферополя. День обещал быть насыщенным, и я решил поспать.

Возвращаюсь в купе, там сидят мужчина с женщиной. Слушай, говорят, мы всё видели и рыдали всем купе. Устал, отвечаю, давайте завтра утром.

Но пара ехала до Гомеля, им надо было выходить ночью, и потому мы сели сразу. Так началась ночь, плавно перешедшая в день. Подлинную надрывность происходящему придавал мичман Черноморского флота, который ездил в Гродно в напрасной надежде вернуть двух дезертиров, но что-то у него не срослось, и теперь он переживал разлуку с личным составом просто жутко.

Собственно, вот и всё. Мичмана на перроне принял военный патруль, а я пошел жить дальше.

Лишь несколько лет спустя, в гостях я сделал глоток из рюмки и вдруг, неожиданно сам для себя, разрыдался.

Это была "Стародорожка" - напиток нежности и прощания.