О легкости

 

Ходить стало затруднительно – при любом неосторожном движении отрываешься от земли и зависаешь в недвижном жарком воздухе, носком пытаясь зацепиться за почву; но если впопыхах не рассчитать, то тебя лишь подбросит еще выше.

Обычно-то к земле прижимает куртка или пальто, но две-три недели в году живешь в условиях восхитительной легкости, когда к почве не прижимает ни одежда, ни привычные заботы. Есть не хочется, как и спать, да и всё остальное тоже.

Правда, свобода от привычных желаний означает недоступность привычных радостей. Вспомним, сколько у человека поводов для счастья зимой. Пришел трамвай. Завелась машина. Ты добрался домой, снял тупул, поужинал, залез под одеяло.

Когда июльский зной выбивает тебя из привычной жизненной колеи, оглядываешься на неё и ужасаешься – сколько месяцев твой мозг был парализован суетой вокруг примитивных вещей: то тебе плохо оттого, что холодно, то тебе хорошо, потому что ты попал в тепло, причем согревает тебя не только одеяло, но и еще кто-то. Вот так, бредя по сумрачным и заледенелым зимним улицам, сосредоточенно смотришь под ноги, чтобы не поскользнуться, и не замечаешь слишком многого в своей жизни, не задумываешься над этим многим. Или замечаешь и задумываешься, но принимаешь слишком многое под лозунгом «Тепло, сыт – и ладно».

Как известно, все насекомые и даже многие животные живут лишь один-два теплых месяца в году, остальное же время находятся в оцепенении. И принято считать, что человек к их числу не относится, будучи существом более высокого порядка. Но вполне вероятно, что его способность зимой ходить, есть и размножаться лишь уводит от сути вопроса, будучи некоей формой спячки, на манер лунатизма или студенческой способности записывать лекции во сне.

Потому что лишь летом мы способны окинуть свою жизнь беспощадным взором, ужаснуться, какого только хлама в ней нет, и выкинуть всё, до чего в прочее время как-то руки не доходили. и без жалости разрываешь компромиссы, на которые согласился когда-то, зимой. «И она мне говорит – ну… ты многого не знаешь… Я же с тобой только ради денег жила… Ты заплатил, чтобы я пришла, ты платил, чтобы я с тобой оставалась, а сейчас ты, как я убеждена, должен заплатить за то, что я ухожу…».

Зимняя жизнь, такая привычная и казавшаяся неизменной в своей целесообразности, рушится в считанные дни. Потому что не было, как выяснилось, за ней никакой целесообразности, одна инерция и недоумие. Аксиомы оказались недоказанными теоремами. Балкон можно открыть даже ночью, ходить можно без трусов – и опять-таки зависаешь в странной пустоте, которой то ли восторгаться, то ли её пугаться – даже это непонятно.

Было бы очень благоразумно на этот период сменить обстановку вообще, уехать куда-нибудь, где другая драматургия диктуется вроде бы наличием других декораций. Но лето, как уже говорилось выше, явно не пора благоразумия, поскольку последнее само по себе суть порождение страха перед чем-то типа холода. Сумасбродство усугубляется тем, что оно происходит как раз в декорациях привычных: шатаешься по ночам, ужинаешь сосиской в летнем кафе, посуда на кухне неделю не мыта, знакомая, решившая после двухгодичного отсутствия на горизонте отдать книжку, заскакивает «на минутку» и уходит лишь утром. В этой жаре возможно всё, кроме того, к чему ты привык и можно жить как угодно, кроме как привычным образом.

Если бы всегда было так, то цивилизация бы никогда не зародилась, как не зародилась она на вечно жарких островах Микронезии или в Танзании. Похоже, уже существующую нашу тысячелетиями цивилизацию угрожает добить именно порожденное ею же глобальное потепление. Мы давно уже догадывались, что с этой цивилизацией что-то не так, но теперь, под палящим солнцем того гляди пошлем подальше все её традиции и устои.

И не понять – то ли это высшее прозрение, то ли размягчение мозга.

Вполне вероятно, что и то, и другое.

 

 

Обратно в алфавитное оглавление

Обратно в хронологическое оглавление