Симметричные события и
обстоятельства обрамляют жизнь изящной рамкой; они подчас весьма незначительны,
и нужно иметь изрядную наблюдательность, чтобы заметить их и понять их смысл.
Меня заносило в тагильский кинотеатр «Родина» дважды: в 1988 я смотрел там «Ассу», нынешним летом – «Трою». Совпадение делает удивительным то, что оба фильма – о «папиках» и «мальчиках».
В перестроечной «Ассе»,
наверное, впервые показали конфликт поколений не как тему «отцов и детей», а
как любовный треугольник, где за сердце молодой дамы борются еще бодрый, но уже
стареющий спонсор (сиречь «папик» или «мурзик») и прекрасный душою юноша. У
первого деньги, положение, уверенность в себе и снова деньги, у второго –
богатый и трепетный внутренний мир, искренняя пылкость чувств.
Толчок событиям «Трои»
дает, в сущности, та же тема. Богат и славен Менелай, его поля необозримы, но в
извечном поединке богатства и молодости побеждает последняя; точнее, нижние
чакры Елены одерживают верх над верхними. Уплывает, однако, царица не со
студентом или нищим поэтом, а с принцем: богатый и молодой всяко лучше богатого
и старого, с какой чакры не посмотри.
Конечно, древние греки, как
обычно, всё упрощают. Герои их мифов снедаемы нечеловеческими страстями, но
туповаты (возможно, правильнее было бы сказать не «но», а «и поэтому»). Они
мучительно выбирают, рыбку ли им съесть «иль недостойно сгибаться под ударами
судьбы», - в смысле, на дерево залезть.
Будь Елена героиней наших
времен, ни в какую Трою она бы не уплыла – зато Парис остался бы в Спарте
постоянным спецпредставителем Трои. Или царица бы частенько плавала отдыхать к
некоей подруге в Хорватию или Египет, а в прочее время над Эгейским морем было
бы белым-бело от почтовых голубей, безнадежно загадивших все острова от Лесбоса
до Санторина и несущих весточки любви: «ты написал, что тебе нравится мой
живот… неужели только он?».
Поскольку указанные
треугольники по сути своей стабильны. У каждого из мужчин своя «ключевая компетенция»: один обеспечивает девушке
радости жизни, немыслимые без финансового ресурса, и чувство душевной
защищенности, с другим ей приятно и весело проводить время, наслаждаясь его
чувствами.
И оба по-своему несчастны,
и не понять, чье несчастье больнее: то ли провожать любимую лишь до точки
«дальше нельзя, Он увидит», то ли знать, что твою жену кто-то сейчас провожает
до этой точки.
За шестнадцать лет,
разделяющие мои посещения провинциального кинотеатра, часы моей жизни сделали
ровно пол-оборота. Когда-то на стареньких дермантиновых креслах я от души
ненавидел Крымова-Говорухина, отчасти предвидя собственную судьбу: как
пехотинец танку, уступить чужому белому «джипу», доходить до точки (во всех
смыслах).
Но теперь на том куске
асфальта, где когда-то меня трясло от безнадежного бешенства, я ставлю свой
«танк». И в реконструированном кинозале я сочувствую Менелаю, как собрату по
несчастью, и меня трясет от ненависти уже к парисам.
Но ненависть уходящего –
совсем не то же, что ненависть приходящего.
Обратно в алфавитное оглавление