Бывают дни, когда обычный
для мыслящего человека вопрос «Зачем мы живем?» приобретает актуальное
уточнение, обостряя его многократно. Жить вообще можно просто так, ради
удовольствия или в ожидании прилета инопланетян: если мы не дождемся, то нарожаем
детей, чтобы ждали они; и так - поколение за поколением - пролетают века.
Но зачем мы живем ЗДЕСЬ?!
Здесь, - где жить нам явно не положено природой, где жизнь неминуемо
превращается в борьбу не за какие-то высокие цели, а за саму жизнь? На дворе
третье тысячелетие, творения рук человеческих покинули Солнечную систему и
устремились к звездам, человечество вплотную подошло к клонированию человека. А
мы на кухне обсуждаем поездку в деревне к дедушке. И сходимся на том, что лучше
не ехать. Если творение рук челевеческих, с которым мы имеем дело, крякнет на
ухабе и откажется покидать пределы Тавдинского района, до ближайшего жилья
будет километров сорок. Пережить ночь можно, но это проблематично. Есть большая
вероятность, что к рассвету нам будет очень тепло в компании Дежнева и Беринга.
Это еще что – если такой же пронзительно-ясной ночью не выдержит какая-нибудь
труба на ТЭЦ, к рассвету городу придётся жечь костры из шкафов и заборов.
Граница жизни и смерти близка и осязаема.
На дворе не третье
тысячелетие, а холодно! И ерунда это всё, что мы привыкли и переносим этот
холод легче грузин или нигерийцев. Боль в руках адская, и всё тело колотит.
Несешься по улице, заслоняясь от ветра и, чтобы отвлечься, в сотый раз шепотом
повторяя фразы из письма, полученного и заученного наизусть несколько лет назад:
«Я не могу понять, как могла провести несколько месяцев своей жизни с таким
ничтожеством, как ты» - один из шипов, прозорливо оставленных в сердце, чтобы
рана не зарастала.
В отличие от грузин и
нигерийцев мы привыкли: боль – это нормально. «Мы в кино собираемся! – А я нос
обморозил! – Прикольно! Значит, идешь?» Ужасаться повседневному трагизму нам не
свойственно. Это не то чтобы даже проявление постыдной слабости, а просто постоянное
дыхание холодной смерти уже никто не замечает.
Не замечают никакого
трагизма вообще, потому что когда глаза лезут на лоб от холода, все остальные
неприятности видятся несущественными. Подумаешь, ущемили права: базовое право
всякого человека – чтобы ноги не мерзли; если оно не соблюдается, нарушение
остальных прав как-то уже не трогает. Подумаешь, обхамили: никому не сказать
более холодных и злых слов, чем ветер в лицо. Любые прелести и радости тоже не
трогают душу, когда по руке стекает кипяток, но ты не чувствуешь тепла.
Холод убил нас, приучив:
любая боль – это нормально. Можно жить годами, не испытывая любви. Можно, тоже
годами, жить рядом с человеком, слушая его слова о любви и кожей ощущая его
нелюбовь. Всё можно вынести, и даже без стонов. Любимая обстоятельно и доходчиво
рассказала тебе, насколько ты ей противен, после чего резюмировала: уже
полночь, трамваи не ходят, а на градуснике сорок, так что выгнать я тебя не
могу. Ты всю ночь не сомкнешь глаз, слушая её дыхание в последний раз, и
всё-таки уйдешь еще до первого трамвая, и это будет единственный случай, когда
ты не почувствуешь холода.
Это тоже можно вынести. Но
нормальным после такого остаться нельзя. Жизнь на территории смерти – это не
жизнь. Достаточно посмотреть, как принято в наших краях отдыхать: студенты в каникулы
уходят в поход на горы, одни названия которых звучат как страшные проклятия:
Малдыиз, Кыдьзрасью, Малдынырд. Причем каникулы – зимние,
когда в тех местах плевок застывает, едва оторвавшись от уст. Смахивая сосульки
со лба, они любуются «суровой красотой», не замечая странности этого термина:
«суровая красота» - это что-то столь же невозможное, как «жестокая ласка». Так
Кай выкладывал что-то из льдинок, не замечая Герды; но здесь Герды тоже идут в
поход.
Победить стихию нельзя.
Известное выражение «Человек рожден для счастья, как птица для полета»
перестает быть аксиомой в краю, где птицы замерзают на лету. Мы убеждены, что
рождены для боли. Потому вряд ли мы когда-нибудь построим «нормальную» (по
общемировым представлениям) жизнь, где разные там чудеса, карнавалы, духовой
оркестр на площади, и незнакомые люди улыбаются друг другу.
Мы можем обойтись без
этого, вот и всё.
Даже без стона.
Обратно в алфавитное оглавление