- Обязательно это послушай! - сказала она.

- А там про что? - попытался прояснить я.

- Послушай, послушай, - загадочно продолжала она, - Тебе будет полезно.

Намек был весьма прозрачен: моя знакомая показывала, что я излишне ответственно отношусь к своей работе. Меня оттуда не вытащить не только в разгар дня, но даже и вечерами, и в выходные тоже. Я очень старательный работник, и только тупость с интеллектуальной слепотой мешают моим начальникам оценить это по достоинству.

А еще она, видимо, хотела сказать мне, что в личной жизни надо быть поактивнее. И о некоторых аспектах определенных вопросов говорить смелее. По крайней мере, для начала перестать называть их некоторыми аспектами определенных вопросов.

К тому времени мы общались с ней уже в режиме напутствий. И потому я был склонен мыслить шире её намеков; мыслить стратегически, занимаясь анализом и селекцией тенденций - одинокие вечера располагали к этому.

Эту передачу можно было бы сделать на любую тему. К примеру, деловую: поздно вечером начальники пытаются выдернуть на работу подчиненных: "Приезжайте быстрее, а то я начну работать с документами один". Или родители зазывают к себе выросших детей…

Скучающие женщины и обеспокоенные менеджера, сменяя друг друга, исполняют единый танец. Танец нетерпения. Зато на другой половине сцены царит стабильность. И днём, и вечером звонят одним и тем же. И женщинам, и родителям, и менеджерам… всем! - нужны одни и те же люди.

Видимо, человечество действительно чётко делится на половины. На тех, кто в ком-то нуждается, и тех, в ком нуждаются. На тех, кто звонит и просит приехать прямо сейчас - и тех, кому звонят, кого просят. На ищущих и искомых; на предлагающих и отказывающихся. Либо - либо; никаких компромиссов.

Возможно, это как-то предначертано судьбой, и она бережёт избранных ею. Меня еще со школы удивляло, почему мне так в тягость кому-то позвонить, почему я откладываю до последнего даже деловые звонки и, - что уж вовсе необъяснимо, - звонки, не лишенные приятности. Я не умею знакомиться и на танцах обеспечиваю прочность стен.

Мне самому очень долго это казалось болезненной стеснительностию либо леностью. Я страдал и бичевал себя. Пока не понял: мне незачем помнить телефонные номера; моя судьба - отвечать на звонки. Ведь стоит кому-то позвонить самому, и отныне ты обречён гнаться, искать, выслушивать длинные и короткие гудки, предлагать, умолять и "перезванивать позже".

Принято думать, что ищут и упрашивают тех, кто нужен, а нужны те, у кого что-то есть: деньги, красота, высокое положение или веселый характер. Но это оказывается неважным. Ищут тех, кто сам никого не ищет. Чтобы отказали, нужно предложить: дают молчаливым. Опять же, при нашем качестве связи лучший способ дозвониться кому-либо - не звонить: тогда он позвонит сам.

Возможно, в этом высшая справедливость. А может, человеку просто свойственно принимать за гордость и независимость даже застенчивую молчаливость, а гордость и независимость считать признаком внутренней силы. Или, пуще того, срабатывает дух противоречия: хочет человек остаться один - так мы его не отпустим!

В любом случае, нужно иметь мужество пережить пустые дни и одинокие вечера, - но не сломаться, не поднять трубку первым. И тогда мир поймёт, что ты ему нужен больше, чем он тебе. Те, кто должен стать твоей судьбой, найдут тебя сами; если ты кинешься искать их сам, то рискуешь обознаться. И помочь ты можешь лишь тем, кто постучал в твою дверь. Все прочие обречены. Это самое страшное в жизни - знать, как жестоко пострадают те, кто не звонит тебе, любит не тебя; но протягивать им руку бессмысленно.

Единственное, что ты можешь для них сделать - это всегда быть у телефона.