О непонятном
- Нас, мореходов, почитают сильными людьми. Но мы слабее ребенка. Любая случайность разрывает нас в клочья. Мы даже не знаем, куда мы плывем, открываем чудесные, полные сокровищ земли, но не можем нанести их
на карту, потому что не знаем, куда их наносить. Острова, названные Соломоновыми, формально открыты уже как четверть века. Но ни один посланный туда корабль снова найти их не смог.Произносившего эту грустную речь звали
Фернан Магеллан. Собеседником его был шевалье Жак де Моле, чей некогда достославный род обнищал, и, тщеславясь униженностью своей, повинуясь столь горестному уделу, он счел за благо присягнуть испанскому монарху, однако же весьма быстро достиг изрядных милостей и высот благодаря умелости своей и будучи изрядно образован, наипаче же в силу деликатности и хитроумия, потому и курировал он при дворе вопросы настолько туманные и труднообъяснимые, что предпочитал не распространяться о них вообще, - видимо, чтобы не вступать в долгие разговоры.Впрочем, сейчас его волновали вещи весьма прозаичные. В частности, каким образом при таких жутких трудностях с навигацией сидящему напротив него командору столь безошибочно удается находить дорогу на его балкон и непременно в его отсутствие. Вслух же шевалье усмехнулся:
- Может, вы лжете? И никаких райских островов нет вовсе?
Нам нельзя лгать, поймите.., - продолжил командор всё так же меланхолично-величаво, - Мы просим у отца нашего: "Дай нам ветер!" И он дает… Но этот ветер нужно еще выдержать. Если мы будем лгать, нас порвет в клочья!Помолчав, Магеллан спросил:
- Неужели Его величеству нужен весь мир?
La monde ne suffit pas, - пробормотал шевалье на родном наречии, - Нет, ему не нужен мир. Ему нужны имбирь и корица.- Когда нет мира в душе, корица не поможет, - глубокомысленно изрек Магеллан. Ответом ему был черный, яростный взгляд собеседника, обычный для того, чьё нормальное мужское желание проникать в органы судьба удовлетворяет лишь в части органов властных.
Жак де Моле не верил в райские острова. Но той же ночью, глядя на мерно вздымающие купола своей церкви, своей Анны, он поклялся извернуться ужом и уговорить своего монарха отправить любвеобильного навигатора на их поиски. Он и не подозревал, что, движимый наибанальнейшей ревностью, пытаясь отыграть несколько месяцев, он отправляет своего соперника в вечность, приобщает его к бессмертию.
Такова уж была та прекрасная эпоха; эпоха, ушедшая без возврата. В поисках философского камня изобретали мастику для полов, в погоне за горсткой специй открывали новые миры. Люди знали о мире гораздо меньше нашего, но были уверены, что за пределами постижимого мир полон загадок - а, значит, знали о мире главное. Они были готовы ко всему - например, брать демонов живьем.
Люди же современности пребывают в иллюзии, что мир ясен и понятен. Из жизни ушло ощущение, которое испытываешь ночью в деревне - стоишь там, где кончается свет, и видишь перед собой тьму, исполненную загадок. Человечество не то, чтобы не верит в магию и летающие тарелки, но считает всё непостигнутое чем-то потешным и безумным.
Однако тайное знание чаще всего выдает себя именно за безумие. Неужели вы не чувствуете, что вокруг всё далеко не так просто, как хочет казаться? Неужели не видите целых россыпей тайных знаков у себя под носом? Почему это в рекламных роликах постоянно стирают масонские передники? Бесконечные отбеливатели - что это, как не символ очищения от греха? Ах, как тонко, господа!
Пусть обыватель думает, что ему ведомо всё, и в мире нет загадок. Истинное знание всегда покрыто тайной.
Об этом тоже говорят во весь голос, на всех углах: "
иногда лучше жевать, чем говорить".