О ЖАЛОСТИ
Из всех человеческих чувств это – пожалуй, наиболее воспетое. Скупая слеза, рука на поникшем плече, тихие слова; вот это и есть лучшее, что есть в человеке. Более того, перебивают наиболее горячие головы, это-то вообще как раз то, что человека делает – человеком. Разумеется, человека жалеющего, а не...
Адресат жалости же столь ничтожен, что в языке нет для него определения: “жалеемый”, что ли? От него одно плечо осталось, на которое можно гордо положить жалостливую руку, дабы воспарить к высотам человеческого духа. И, по закону сохранения, если один воспаряет, другой...
Поэтому сомнение возникает – а почему бы человеку просто не помочь? К чему все эти слёзы и слова, если вместо них можно дать кусок хлеба, рубль с мелочью (сколько в кармане нашлось) или таблетку
баралгина?Это, признаться, смущает. Начинаешь даже подозревать себя в ограниченности жизненного опыта и юношеской завышенной самооценке. Раз люди так ценят и воспевают жалость – видно, бывают в жизни такие ситуации, когда никакие деньги не помогут, и такая боль, с которой никакой баралгин не совладает. И тогда остается лишь жалеть или искать жалости.
Но мы, всё-таки, к третьему тысячелетию близимся. Большинству проблем и даже бед вполне можно помочь, и потому незачем подменять процесс поддержки словесным или театрализованным выражением этой поддержки.
С другой стороны, конечно, мы всё больше переселяемся в мир, где непубличное действо не существует вообще. Подойти и молча протянуть кусок хлеба теперь означает не протянуть его вообще. Нужно протянуть его со всеми подобающими словами, да еще на глазах у множества людей.Но, по законам той же публичности, выражения поддержки и жалости – важнейшие атрибуты поражения. Поражение не существует без них, как успех немыслим без поздравлений и аплодисментов. Причинная связь давно перевернулась: аплодисментами можно создать победу на пустом месте; точно также сочувствием можно довести пышущего силами человека до крайней степени уныния. Очень просто: постепенно начинаешь жалеть сам себя – и ты пропал, сгинул в сладком забвении человека, для которого наш богатый язык даже не припас отглагольного определения.
Именно поэтому современные учебники советуют в случае поражения улыбаться в два раза больше, хорошо одеваться и взлетать на свой второй этаж бодрой походкой. Жалеющие скрываются за горизонтом.
В конце концов, между безразличием к чужой боли и сочувствием невелика разница, поскольку даже искренне сочувствующим не дано понять всю глубину твоего поражения! Жалеют как любят – всегда не за то и не так. Если бы они понимали цену борьбы, которую ты вёл, они давно были бы вместе с тобой. Но им доступен лишь кусочек картины, им не постигнуть того, что понимаешь ты. Вот и сейчас они жалеют лишь тебя. Однако жалеть следует тех, кого они не замечают, но ради кого ты боролся, кого поставили под удар твои неудачи и твои ошибки. Ведь всерьез бьешься всегда не за себя, а ради кого-то другого. И оплакиваешь не утрату премии, а судьбу
депрессивных территорий и остановку истории. Так уцелевшие, но проигравшие битву воины с ужасом смотрят на родные города, куда входят опрокинувшие их враги. И даже когда тебя банальным образом бросает девушка, переживаешь не за себя, а за неё – больно видеть, как твои ошибки обрекают её на одиночество или недостойные связи.И даже в пучине горестного поражения восклицаешь: не надо, не надо жалости! Это же что получается: когда мы победим, кто-то будет жалеть наших врагов? Причем вполне вероятно, что жалеть их будут те же, кто сейчас пытается жалеть тебя.
И так уж всё странно как-то: небо по-прежнему синее, друзья и девушки по-прежнему тебе улыбаются, а их шутки подчас вызывают у тебя искренний смех.
Неужели нашим поверженным врагам будет так же не так уж и плохо, как нам сейчас?
К чему же тогда стремиться?