Естественно, есть еще открытки, альбомы к юбилею, заставки местного телевидения, и там тоже что-то такое нужно рисовать... но в случае вокзального ресторана требования к символу города проступают яснее всего.

Хорошо тем городам, где есть какая-нибудь природная достопримечательность - скала причудливая, река или море, - тут всё ясно. Но горы у нас пологие, моря или скалы нет, река вызывает смех - некоторые несознательные приезжие именуют её <каналом>. Это символично уже само по себе: нет логичных, объективных причин тому, чтобы наш город стоит там, где стоит.

Поэтому было бы логично, если символом нашего города станет нечто столь же презирающее законы природы и рациональные доводы. Долго думать незачем, достаточно обвести глазами горизонт - и вот он, символ. Недостроенная телебашня.

В принципе, любая башня презирает законы мироздания, более того - форменный плевок в душу мировому тяготению. Но, скажем, Останкинская башня, творение Эйфеля или даже наша функционирующая телебашня ажурны, утонченны и потому являют взору не презрение к тяготению, а, скорее, зрелище успешной борьбы с ним. Именно поэтому нашу башню достраивать нельзя. В завершенном виде, увенчанная тарелкой и шпилем антенны, она тоже была бы изящна, утратила бы дерзкую тяжкость силуэта.

С другой стороны, недостроенность сама по себе - тоже акт презрения к рациональности, на сей раз рациональности экономической, убогому денежному расчёту. Это наша гордость, это наше знамя.

Мало на свете городов, могущих себе позволить недостроенную телебашню. Другие бы достроили, или снесли, или приспособили бы к какому-нибудь делу. Но нам она мила и важна как чистая идея, прикладного применения не имеющая - пускай себе стоит серым столбом с дырой в боку и надписью (то ли <КЕША>, то ли <ХИСЯ>) у верхушки. Даже не игра разума, а произвол. Захотим - прямо встанет. А захочем - так покосится на манер Пизанской, как в Невьянске.

Символу противопоказана практичность, от этого он перестает быть символом, утрачивает метафоричность. Никому же в голову не приходит разглядывать фабричную трубу, искать и находить в ней некие <смыслы>. А тут - пожалуйста! Даже сходство с той же трубой глубоко символично, отражая местный колорит. Вообще, нигде, кроме как тут, такую штуку заделать не могли: корявый бетон, торчащие прутья арматуры - единый порыв мозолистых рук здешних жителей и каменистой, но щедрой уральской почвы.

Общекультурное звучание нашей башни вполне очевидно. Хоть святых выноси.

Порыв, желание, способность к свершению, безумная связь земли и неба - вот что такое любая башня. Но, опять-таки, всякие ажурные и утонченные творения эту роль не тянут. Чтобы их восприять в таком качестве, надобно какое-то болезненное воображение, коему и телеграфные столбы видятся памятниками того же древнего культа. Александрийский столп в Питере - уже лучше (недаром туристы так любят его похлопать), но больно уж он гладок.

Иное дело - наша Башня. Это первобытный, грубый порыв, не терпящий никаких рамок и обрамлений; стояк, не оставляющий места для мысли, что может и не стоять. Вот она стоит, целится в звезды, разрывает складки облаков, вонзается с ревом в небесную плоть, которая ради такого дела подается навстречу. От мысли о её шершавой поверхности передергивает, с уст слетает непроизвольный стон, и в то же время инстинкт притягивает, не дает отвести взгляда, делает шаг четче, а дыхание чаще, наполняя кого энергией, а кого - истомой.

С нею мы никогда не забудем, кто виноват, и что нам делать, и зачем мы рождены. Без неё мир бы рухнул, погряз бы в душевных и умственных терзаниях. Вечный ориентир, вертикаль, ось мироздания. Нам всё ясно, приходите - объясним. Точнее, покажем.

Тайный умысел становится вполне ясен. Город построен здесь, потому что здесь должна стоять Башня. И построен он именно ради Башни. Её место - здесь, наш удел - стоять рядом с ней, хотя Башня учит, что стоять нужно просто так, а не рядом и ради.

Конечно, поражала её одинокость и бесприютность. Или это тоже что-то символизировало? - бесцельность, самодостаточность любого порыва, желания и способности? Неприкаянность мужчин в этом мире? Неспособность и косное нежелание окружающего мира вобрать их?

Но тут великий проект был завершен: рядом с Башней построили Нору,

И всё-таки уместно было бы немного поступиться надмирным уделом Башни - внутри её ствола, невидимую взору, разместить цистерну с водой.

А у подножия - фонтан.