В трамвае, которым я сегодня ехал на работу, громко поспорили две студентки. С чего начался спор, я не знаю, поскольку зашел позже, когда одна девушка втолковывала другой, бледной от гнева, что Андре Бретон называл роман "низшим жанром", поскольку его суть - "просто голая информация". Бретона раздражали подробные экспозиции и пространные пояснения и описания; словом, обилие подробностей и деталей, на которых спотыкается вдохновенный полёт сюжета, и которые начисто лишают произведение чарующей неожиданности.

В этот момент тирада студентки была прервана кондуктором, спросившим, во-первых, что у девочек за проезд, и, во-вторых, - кто, собственно, такой этот Андрэ Бретон? Последний вопрос давно интересовал всех, кто стал вынужденным свидетелем спора в силу того факта, что они стояли и сидели вокруг; более того, из свидетелей они постепенно превращались в еще более вынужденных арбитров - "еще более", потому что вынужденные свидетели превращались в арбитров тоже вынужденно, в силу того, что обе студентки по сложившейся привычке, а может быть и вовсе безотчетно, апеллировали к мнению и вердикту окружающих, будто их обступили сокурсники, читавшие те же книги.

В деталях страшная сила. В то, что ты летишь завтра, начинаешь верить, только держа в руках билеты и зная, что твое место - "23Г", а в то, что вернулся домой после трудной дороги, - посмотрев на знакомые цветочки на обоях. Они говорят больше, чем целое, чем основное.

Хотя точнее было бы сказать - не они говорят, а мы их лучше слышим. Не случайно искусство гипнотизера состоит в искусстве описания некоего состояния или места, то есть искусстве перечисления деталей и внешних свойств этого состояния или места. Он описывает пациенту плеск воды и крики чаек - и тот постепенно начинает ощущать себя на берегу моря.

Тем же самым занимается и коллективный гипнотизёр - телевидение. Показав панораму концертного зала, телекамера выхватывает из толпы лицо плачущей девушки, и лишь тогда мы действительно ощущаем себя на концерте; подобными же крохотными кусочками в человеческой памяти на века останутся самые грандиозные события.

Возможно, в этом и есть высшая справедливость: вьетнамская война страшна именно потому и тем, что она заставила зарыдать девочку и, забыв про стыд, бежать без одежды по дороге. Это воистину человеческий взгляд на вещи^ мы слишком малы, чтобы охватить великое. Мы не в силах проникнуть вглубь, постигнуть суть предмета; мы даже не отдаем себе отчёта, что можно попытаться это сделать, вместо этого устремляясь вширь, жадно и бережно собирая детали - лишь они могут поместиться в карманах нашего мозга.

Для той же студентки-полконницы Бретона цветы, их аромат наверняка выступают более основательным доказательством любви, нежели слова подарившего их юноши или даже его поступки.

Впрочем, искусство лжи тоже не стоит на месте! Нынешний лгун стремится в первую очередь взять под контроль детали, как и вообще всякий, кому не поровну, какое впечатление о нём сложат окружающие, не желающий пускать этот процесс на самотёк. Лампу спрятать нельзя. Осуществимо обратное - создать впечатление того, что она есть, когда её нет, сформировав каким-либо образом отблески на стене. Уничтожить детали невозможно - можно их создать, можно изменять их!

Искусство выглядеть - это искусство управления деталями. Политик, появившийся перед телекамерой, обижен, что в телесюжете вместо его глубокой (как ему кажется) речи акцент сделан на расцветке галстука. Он не понимает, что закон телевидения состоит в том, чтобы давать зрителю лишь то, что тот в состоянии охватить внутренним взором. В этом смысле телевидение - лишь наиболее яркое проявление общего принципа: окружающие видят не нас, а оболочку, сотканную из как можно более незначительных с точки зрения сути деталей. Их сознание само создаёт из этих деталей то, что они считают нашей сутью.

Люди смотрят куда угодно, кроме как в глаза друг другу, и свыкаются с мыслью, что выражение их глаз никому не интересно. Они становятся похожи на массы воздуха, которые вместо того, чтобы устремиться туда, куда их толкает перепад атмосферного давления, вихрем закручиваются вокруг этого места.

Жизнь: бесконечное брожение вокруг да около. "Чарующая легкость сюжета", сосредоточенность на главном, пожалуй, возможна как раз только в умозрительном пространстве романа. А жизнь по большей части состоит из малозначащих деталей, заставляет отдавать должное форме и ритуалу и приучает любого из нас к мысли, что кратчайшая дорога к цели отнюдь не самая короткая или быстрая. Стремясь достигнуть успеха, отдаешься работе до тех пор, пока не видишь, что буксуешь на месте уже который год, а вторым заходом понимаешь: чтобы больше сделать, нужно меньше делать, а вместо этого чаще и дольше пить кофе с начальством и выпивать с коллегами, - причем речь идёт не только о формальной карьере!

Еще более разительная ситуация в личной жизни. Стремясь к физическому единению с противоположным полом, мы обречены гладить брюки, шить платья, ездить за букетами и проводить с избранным объектом десятки, сотни часов разговоров о вещах, не имеющих, в сущности, никакого отношения к сути вопроса..

В этом смысле жизнь похожа на искусство, которое тоже родилось от невозможности или нежелания сказать главное сразу и назвать кошку кошкой. Наука ищёт пути свести сложное уравнение к простому x = y + 5. Искусство сосредотачивается на том, чтобы сказать то же самое x = y + 5 тысячами разных способов, как угодно, кроме самого простого. Если бы Петрарка попросту сказал, что он любит Лауру, никаких сонетов бы не было. Тем более бы их не было, если бы он мог реализовать свою любовь более естественным образом. Искусство: бесконечное брожение вокруг да около.

Возможно, воинственной студентке хотелось бы и жизнь свести к главному, выбросив из неё, как из книги, утомительные длинноты и лишние детали. Она искренне готова сказать своему воздыхателю: мне нужен ты, а не букеты! Прекрати водить меня по улицам и пичкать рассуждениями о Бретоне, из-за которого я уже поссорилась с подругой, поссорилась позорно, прилюдно, в трамвае! Скажи уже наконец "x = y + 5"!

Проблема состоит в том, что в жизни никогда нельзя сказать наперед, что в неё главное, а что - лишь частности. Мастерство жизни, как и искусство читать романы, состоит в умении наслаждаться формой, деталями, всей этой прихотливой избыточностью, начинающей очередную главу с обстоятельного изложения истории некоего монастыря, мимо которого проезжает герой, или обрушивающей на читателя восхищенное описание прелестей восточно-моравских народных мелодий.

В конце концов, в отличие от книжных сюжетов, человеческие биографии по сути своей коротки и одинаковы: родился, вырос, дети, умер. Продлить биографию означает продлить жизнь, сделать её уникальной означает сделать факт этой жизни несомненным.

Интересны же в них и уникальны только подробности. Детали.

Теория познания в этом смысле не двинулась дальше опыта первых мореходов: о близости суши говорят плывущие по волнам куски травы и прочий мусор. Увидев их, вы можете быть настолько уверены, что земля на горизонте, что вдаль можно уже не вглядываться.

При этом тем не менее мы убеждены, что содержание обуславливает форму, суть порождает детали. Постигая причины через следствия, мы как бы идём против течения. Но что если именно форма провоцирует содержание, а гармония деталей определяет единую суть не только в нашем сознании, но и в реальности? Решив покорить сердце прекрасной студентки, юноша расчётливо купил на свидание цветы, но, глядя на них, и взаправду влюбился. Если так, то наш способ познания правилен: когда мы смотрим на детали, мы зрим в корень.

Вспоминая свою жизнь впоследствии, бывший студент поймёт, что разговоры о Бретоне и букеты цветов были не только самой прекрасной, но и единственной составляющей их любви. Кружева чулок, соблазнительно звавшие его к познанию её женской сути, были самым женственным в ней, а самым пленительным ощущением её женственности - созерцание этих кружев, на мгновение выглядывавших из-под взметнувшегося подола. Женственность исчерпывающе заключена в этих деталях.

Детали заменяют суть вынужденно, поскольку той не существует вовсе: под кружевом деталей скрыта пустота.